(no subject)

Этот город зыбкий, как утренние воды и женские ресницы.
Каналы ласкают стены домов и по вечерам поднимается особый запах, торжественный и жуткий. Жуткий - влажного тления, застоялой ряски, а торжественный - церковного ладана и актерских притираний.
В арках вспыхивает пригоршнями полдень и лагуна, а в портиках рядом с мраморными полководцами и философами стоят статуи чулочников и рыбаков...
Такие слова шепчут в горячечной утомленности раннего утра, и видно очередного пропавшего, в чьих зрачках отныне и навек лихорадочно отблескивает тусклое горькое золото Венеции.
Конечно, он не слеп...
Он смотрел в прищуренные глаза тех, кто подписывал смертные приговоры, и в огромные, как воронки, зенки смертников. Он видел детей с провалившимися от голода лицами и вздутыми животами, потому что они едят донную грязь на землечерпальных судах.
Он знавал уличных убийц, всегда нападающих скопом, и тех, кого прибивало к сваям распухших, позеленелых.
Он узнал, как пахнут губы отравленных женщин, которые через час умрут от кровавой рвоты.

Но это знание никогда не спасает - только глубже затягивает в омут

via jibrail